И тут начпо флотилии позвонил начпо нашей дивизии:
— У вас там есть такой Петров, так вот он занятия в УМЛе не посещает и экзамены не сдаёт.
— Петров? — переспросил наш НачПо. — Сейчас разберёмся и доложим.
А НачПо у нас вечно был рассеянный, несобранный, вечно у него что-то терялось, торчало, что-то он всё время не помнил. Ни одного подводника он в лицо не знал, ни одна фамилия у него не откладывалась.
К офицерам он обращался «Эй, вы!», а к мичманам — «Эй, ты».
Вот он меня и вызвал.
Запасся я наглостью, захожу к нему, а он в это время стоя разговаривает по телефону.
— Да, да, да, — говорит он в трубку, поворачивается ко мне и кивает, мол, давай, заходи быстрей, — да, да, да, я его сейчас к вам прямо и направляю скоренько, да… — Потом прикрывает трубку рукой и говорит мне шёпотом:
— Пет-ров, ты почему УМЛ не посещаешь?
А я ему тоже шёпотом:
— Потому что конспектов нет.
И он в трубку громко:
— Потому что конспектов нет. Да, да, да…
И тут до него самого доходит, и он мне возмущенно опять шёпотом:
— А почему это у тебя их нет?
— Потому что утопли.
Он в трубку быстро:
— Потому что утопли… да…
— Как это «утопли»? — видимо, спрашивают его там.
— Как это «утопли»? — спрашивает он у меня.
— А так, — говорю, — батарею прорвало и всё залило, и все конспекты развалились.
— Батарею у него прорвало, — торопится он в трубку, — и все конспекты залило, и они развалились.
— А как они развалились? — спрашивает он у меня.
— А совсем, — делаю я брезгливую рожу, — в кашу.
Он делает точно такую же рожу в телефон.
— А совсем, — говорит он, — в кашу… да… ага… ага… так я вам его посылаю?
— Ну давай, — говорит он мне, — пулей туда, ждут.
Вздохнул я и пошёл туда пулей, мечтая по дороге, чтоб кто-нибудь там сдох. Но не дошёл я. Меня отловили и в тот же день отправили в автономку. На три месяца. Правда, не совсем отловили, я сам отловился: зашёл к флагману и узнал, не нужно ли вместо кого-нибудь в автономку сходить. Оказалось, нужно.
Экзамены я потом сдал, естественно, задним числом, чтоб окончательно не задолбали, а вот за дипломом так и не явился. Некогда было. Начальник этого вечернего сборища придурков и наш НачПо просто рыдали непотребно. На каждом собрании меня клеймили. Просто удила грызли, честное слово.
Так и пропал мой диплом. Сожгли его. Да и пёс с ним, на кой он мне…
Продать человека трудно. Это раньше можно было продать. Несёшь его на базар — и всё! Золотое было время. Теперь всё сложно в нашем мире бушующем.
Его звали Петей. По фамилии — Громадный. Петя Громадный. Он выговаривал через «х» и без последней — «Хромадны» — и вытягивал шею вперёд, как черепаха Тортила, жрущая целлофановый пакет. «Ну-у, чаво там», — говорил он. Лучше б «му-у», так ближе к биологии вида. Он был радиоэлектронщик и жвачное одновременно. А ещё он был мичманом. Наемным убийцей.
Он говорил «мыкросхэма» — и тут же засыпал наповал. Так мелко он не понимал. А командир группы общекорабельных систем — группман — всё проводил с ним занятия, всё проводил. Оглянулся — спит! Чем бы его? Журналом в кило по голове — раз!
— Ты что, спишь, что ли?!
— Я-та?…
— Ты-та…
— Не-е…
— Ах ты…
— Всё! Не могу! — группман сверкал глазами перед командиром БЧ-5 и сочно тянул при этом носом. — Хоть режьте, не могу я проводить с ним занятия.
— Ну как это?
— А так! Не могу.
— Значит, не так учишь! Неправильно. Методически неверно. Вот тебе «Волгу» ГАЗ-24 дай за него — наверное, тогда бы выучил. И потом он жалуется, что вы его за человека не считаете. Оскорбляете его человеческое достоинство. Ну, это вообще… методически неверно.
— Ме-то-ди-чес-ки?!. — группман заикался не от рожденья, не с детства заикался. Дальше он шипел носом, как кипятильник перед взрывом. Одним носом. Ртом уже больше не мог.
— Да. Методически. Вот давайте его сюда, я вам покажу, как проводится занятие.
Целый час бэчепятый бился-бился и разбился, как яйца об дверь, и тогда в центральном заорало:
— Идиот, сука, идиот! Ну, твёрдый! Ну, чалдон! Чайник! Ну, вощ-ще! Дерево! Дуремар! Ты что ж, думаешь!
Петя моргал и смотрел в глаза.
— Презерватив всмятку, если лодку набить таким деревом, как ты, она не утонет?! А?! Ну, страна дураков! Поле чудес! Ведро!!! Не женским местом тебя родило!!! Родине нужны герои, а… родит дураков! — бэчепятый плеснул руками, как доярка, и повернулся к группману. — Ведро даю. Спирта. Ректификата. Чтоб продал его. — Он ткнул Петю в грудь: — Продать! За неделю. Я в море ухожу. Чтоб я пришёл и было продано! Куда хочешь! Кому хочешь! Как хочешь! Продать дерево. Хоть кубометрами. Вон!!!
До Петиной щекастой рожи долетели его теплые брызги.
— Вон!!! На корабль с настоящего момента не пускать! Ни ногой. Стрелять, если полезет. Проберётся — стрелять! Была б лицензия на отстрел кабана — сам бы уложил! Уйди, убью!!! — (Слюни — просто кипяток.) — Ну, сука, ну, сука, ну, сука… — бэчепятый кончался по затухающей, в конце он опять отыскал глазами группмана: — Ну я — старый дурак, а твои глаза где были, когда его на корабль брали? Чего хлопаешь? Откуда его вообще откопали? Это ж мамонт. Ископаемое. Сука, жираф! Канавы ему рыть! Воду носить! Дерьмо копать! Но к матчасти его нельзя допускать! Поймите вы! Нельзя! Это ж камикадзе!…
— Я же докладывал… — зашевелился группман.
— «Я же — я жо»… жопа, докладывал он…
Петю сразу не продали. Некогда было. В автономку собирались. Но в автономку его не взяли. Костьми легли, а не взяли.