«...Расстрелять» - Страница 104

104

— Да-а?… — говорят женщины задумчиво, и со стороны заметно, что они полностью находятся во власти внезапно возникших ассоциаций. Немного подумав, они многозначительно замолкают. Только самые коварные из них интересуются:

— А как же вы справляетесь там со своим естеством… так долго? — при этом они делают себе такие глаза, что невозможно не догадаться, какое из всех наших естеств они имеют в виду.

— Видите ли, — говорю им я, — чтоб однозначно дать выход естеству, для подводника регулярно устраиваются политинформации, тематические вечера, диспуты, утренники, лекции, лирические шарады, прослушивание голосов классиков, наконец, первоисточники можно конспектировать.

Обычно после этого от меня отстают, и я, оставленный, всегда вспоминаю своего старпома. На двадцать третьи сутки похода он всегда входил в кают-компанию и говорил медлительно:

— Женщина… женщина… женщина… она же — баба… — после чего он садился в кресло и требовал, чтоб ему показали фильм с бабой.

Старпом относится к самым любимым моим литературным героям. Когда я смотрю на старпома пристально, я всегда вспоминаю, что и у стада павианов есть свой отдельный вождь.

Своего старпома в этой автономке я периодически сажал на газоанализатор. У меня газоанализатор напротив двери, а дверь моего боевого поста такой величины, что ею мамонта уложишь и не заметишь, не то что старпома.

Стоит развод, зам его инструктирует, а мимо в центральный протискивается старпом, и тут я дверь зачем-то открываю, и она как щитом, безо всяких усилий, трахает старпома. Старпом улетает бездымно в газоанализатор и там садится на специальный штырь солнечным сплетением и замирает там, как жук на булавке. Висит старпом, булькает, воздуха у него нет, слёзы из глаз.

Потом зам командовал разводу: «На защиту интересов Родины заступить!», а старпом, сползая добавлял тонко: «Ой, бля!…»

Ну и влетало мне!

Кстати, некоторые считают, что старпом — это заповедный корабельный хам; хам в законе; хам по должности, по природе и по вдохновению.

Я с этим не согласен. Просто хамство экономит время: через хамство лежит самый краткий путь к человеческой душе. А когда у тебя этих душ целых сто и общаться с ними надо ежедневно по три раза на построениях, где приходится доводить до каждого решение вышестоящего командования, то тут, простите, без хамства никак не обойтись.

На корабле старпом отвечает за то, чего нам постоянно не хватает: он отвечает за организацию. Старпом — это страж организации. Исчез старпом с корабля — через секунду вслед за ним пропадает организация. Организация без старпома долго на корабле не задерживается.

Так они и живут: старпом и его организация; сидят, уставясь, и караулят друг друга. Ну, как тут не озвереть!

Но всему бывает конец. Я имею в виду не старпома с его организацией, я имею в виду автономку: автономка кончается, как всё в этом мире.

Время — великий пешеход. Подводное время — это тоже пешеход. Только сначала оно тянется медленно, а потом уже несётся не разбирая дороги.

Так вот, чтоб этот пешеход с самого начала легче перебирал лапками, для подводника кроме служебных чудес придумывают всякие развлечения.

Ну, отработку по борьбе за живучесть (когда ты, подтянув адамовы яблоки к глазницам, как нашатыренный носишься по отсекам с этим ярмом пудовым на шее — с изолирующим дыхательным аппаратом 1959 года рождения) очень условно можно отнести к развлечениям, а вот концерты художественной самодеятельности, викторины, стенгазеты, вечера вопросов и ответов, загадок и разгадок, дни специалиста, праздники Нептуна и пение песни «Варяг» на разводах, а также прочую дребедень, превращающую боевой корабль в плавдом кочующих балбесов, — можно отнести к развлечениям с лёгким сердцем.

И придумывает всё это зам. Наш весёлый. Массовик с затейником. Мальчик с пальчиком. Это он веселит один народ руками другого народа.

Мой стародавний приятель, большой специалист по стенгазетам, стихам и дням Нептуна, отзывался обо всем этом так:

— Боже! Сохрани нас от инициативных замов! Огради нас, Господи, от этих мучеников великой идеи! Дай нам, Господи, зама ленивого, сонного дуралея, но и его лиши, Господи, активных вспышек разума, а лучше сделай так, чтоб он впал в летаргический сон или подцепил какую другую заразу!

Вы бы видели при этом его лицо.

— Саня, — говорил он мне, слегка успокоенный, — отгадай загадку: какая наука изучает поведение зама на корабле?

Я отвечал, что не знаю.

— Паразитология! Господи, — причитал он, — и чего я пошёл в механики. Вот дурак. Пошёл бы в замы и сидел бы сейчас где-нибудь… мебелью…

Знаете, я не стал его осуждать. Просто устал человек от веселья.

К этому времени Иван Трофимович, самый наш светлый, уже ушёл от нас в страну вечного солнца — перевёлся служить в большой город, на большую землю, чуть ли не в районный центр, — а нам на автономку дали нового зама. Это был такой тритон, от общения с которым молоко скисает даже в семенниках.

Этот родственник царя Гороха обожал развлечения, и мы его развлекали как могли: пели, плясали, отгадывали загадки — так время и летело.

Наконец!

Наконец наступил конец. Я имею в виду конец автономки. Я уже один раз имел это в виду несколько выше, но теперь, как говорил наш зам, я имею в виду это непосредственно.

Домой!

Только повернули к дому — и сразу же расхотелось идти домой. Странное это чувство, но объяснимое. В море, несмотря на обязательный кретинизм боевой подготовки и развлечения, всё-таки день налажен, и ты в принципе знаешь, что будет сегодня, завтра и послезавтра, а в базе ты не знаешь, что ты будешь делать вечером и куда ты побежишь через минуту. Отсюда уныние, примешивающееся к радости прихода.

104